НОВОРОССИЙСКАЯ
ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННАЯ
ПАЛАТА

    Санкции как таковые – явление вторичное. А первично дошедшее до предельного напора стремление транснациональных, прежде всего американских, корпораций к захвату новых рынков с использованием приемов недобросовестной конкуренции; в данном конкретном случае - санкций против России.

    Таким образом, импортозамещение для нас – это противодействие попыткам «вдолбить в каменный век» российскую экономику. Но не только. Это еще и реальный шанс для нас самих справиться со стагнацией отечественной промышленности и выйти на приемлемые темпы роста ВВП (т.е. до 5 и выше процентов в год). У нас, чтобы устоять, просто нет другого выхода.

    При этом надо напрочь отрешиться от шапкозакидательских настроений. Быстрого и малозатратного ухода от импортной зависимости в целом и от санкционных ограничений - не будет.

    Это небыстрый путь. Но альтернатива импортозамещению –превращение России в полуколониальную державу, живущей по принципу: «бусы в обмен на ресурсы».

    Нам это нужно? Нет? Тогда давайте прикинем, что следует сделать.

    Первое: нужна прочная плановая основа. Поручение Президента РФ кабинету министров разработать и утвердить планы содействия импортозамещению в промышленности и сельском хозяйстве на 2014-2015 годы - это только первый шаг. За ним должна последовать разработка общефедерального, региональных и отраслевых пятилетних планов импортозамещения на 2016-2020 годы. Нужно отказаться от подходов, использовавшихся при разработке таких документов, как «Стратегия 2020», «Стратегия 2030», стратегий субъектов Федерации, городов и отдельных отраслей. Эти все стратегии не прошли проверку жизнью, во многом из-за них правительственные программы стали восприниматься как кампанейщина, за которую никто не несет никакой ответственности. Яркий пример: в 2008 г., подписывая указ о ликвидации административных барьеров для предпринимателей, Дмитрий Медведев заявил, что к 2020 г. в малом и среднем предпринимательстве будет занято до 70 процентов населения, а его вклад в ВВП составит 50 процентов. Но реальных шагов сделано было мало, а с 2011 года вообще количество МСП и создаваемых ими рабочих мест стало сокращаться.

    Кто-то скажет: но ведь индикативное планирование в других государствах работает! Да, в странах с высокоразвитой экономикой, устоявшимися рыночными институтами, со стабильными, безукоризненно исполняемыми законами это планирование работает отлично. Но в России его применили некритично – как альтернативу советскому директивному планированию. По сути это краткосрочные прогнозы в различных сценариях в зависимости от возможного состояния мировых цен на энергоносители. А поскольку колебание мировой ценовой конъюнктуры никто точно не может предсказать, то и все наши стратегии оказались заведомо невыполнимыми.

    Тут самое время вспомнить о так называемом японском «экономическом чуде». Миллиардеры и чиновники Страны восходящего солнца утверждают: «чудо» стало возможным потому, что послевоенная Япония практически полностью скопировала советскую планово-экономическую систему, не разрушив при этом институт частной собственности. До сих пор страна составляет пятилетние планы развития экономики, которые очень долго имели преимущественно директивный характер, а элементы индикативности вводились постепенно. Еще последовательнее использует планирование с элементами директивности Китай. Все пятилетние планы там исполняются. Мало кто сомневается, что будет исполнена и стратегия развития Китая до 2050 года. Есть еще одна принципиальная черта китайского планового механизма: особую роль в экономике и общественной жизни играет компартия. Ее влияние даже на частные предприятия столь велико, что затрагивает и основные направления развития предприятий, и смену плохих руководителей. Я ничуть не призываю внедрять подобное у нас. Но, может, было бы уместно создать при региональных отделениях ОНФ кадровые советы с участием представителей всех парламентских партий? Такие советы с широкими полномочиями могли бы сыграть положительную роль в расстановке кадров, повышении их ответственности не только перед акционерами, но и обществом в целом.

    Второе: пора кардинально пересмотреть кредитно-денежную, финансовую политику государства. Нынешняя наша модель ущербна. Вот факт: в кризисные 2008-2009 гг. Китай и Россия вложили в национальные банковские системы примерно по 600 млрд.долл., но результаты были диаметрально противоположные. В Китае нет дефицита длинных и дешевых денег, возросли инвестиции. У нас же так и не случилось заметного оживления инвестиционной активности, а с позапрошлого года она стала затухать.

    Сегодня фокус дискуссий по финансовой проблематике смещается в сторону так называемого бюджетного правила. Даже некоторые либералы, совсем недавно призывавшие продолжить стерилизовать избыток нефтегазовых долларов, то есть не пускать их в экономику, а прятать в Резервном фонде, покупая американские облигации, уже стали предлагать инвестировать доходы в отечественную экономику. Но наиболее «упертые» все пугают «расшатыванием бюджета»: мол, если его увеличивать за счет стерилизуемых нефтегазовых долларов, то вырастет инфляция, ухудшится кредитный рейтинг России. А упадет рейтинг - не смогут банки привлекать «дешевые» деньги через западные финансовые инструменты…

    Однако и без падения рейтинга западные секторальные санкции не позволят российским банкам с госучастием как минимум в ближайший год привлечь западный долговой капитал. Если же речь о дешевых деньгах, то что дешевле нынешних наших нефтегазовых долларов, которые с доходностью менее 1 процента лежат в американском казначействе? Смешно и грустно.

    ТПП РФ солидарна с мнением экспертов, считающих, что модернизация бюджетного правила способна дать существенный макроэкономический эффект, запустить инвестиционные процесс и обеспечить поддержку несырьевого производства и экспорта.

    Предпочтительным представляется вариант Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП). Его суть: дополнительные нефтегазовые доходы (от превышения фактической цены на нефть над базовой) могут перечисляться в суверенные фонды только в случае, если прогнозные темпы роста ВВП в соответствующий год превышают минимальный целевой уровень. Если прогнозные темпы роста ниже, то дополнительные нефтегазовые доходы могут быть использованы на капитализацию ВЭБ (поддержка кредитования) и ЭКСАР (Экспортное страховое агентство России, поддерживающее несырьевой экспорт), а также на софинансирование инвестиционных проектов, расширение государственных инвестиций. При этом данные ресурсы не должны использоваться на финансирование текущих расходов федерального бюджета.

    Третье: без перенастройки налоговой системы ожидаемых результатов не будет. Наши высокопоставленные кураторы фискальной политики заблуждаются, считая, что наш налоговый климат благоприятен для бизнеса и можно даже несколько поднять налоговую нагрузку. В действительности она (за исключением сырьевых отраслей) значительно выше, чем в развитых странах. Заблуждение - итог абстрактного подхода к расчету показателя нагрузки, игнорирования капитальной перестройки, проведенной в развитых странах. Суть перестройки в том, что тяжесть налогообложения оценивается не по доле изъятия налогов из дохода, а по объему оставшихся средств у налогоплательщика. В итоге там налогообложение стало более рациональным, а налоговая политика из средства наполнения бюджета превратилась еще и в инструмент экономического развития.

    Характерная деталь: США, активно и небезуспешно рекомендуя другим странам концепцию нейтральности в налогообложении, формально создающую равенство всех налогоплательщиков, сами не используют ее в своей фискальной практике. Так, чтобы не допустить перекоса в развитии экономики в сторону сырьевых отраслей, налоговая нагрузка в них установлена более высокая, чем в обрабатывающих отраслях. В итоге рентабельность в топливных отраслях США составляет 6,8 процента, что в 1,9 раза ниже, чем в электротехнической промышленности, и в 1,2 раза ниже, чем в химической промышленности и обрабатывающих отраслях в целом. В итоге те страны, которые, как и Россия, применяют практику нейтральности в налогообложении, фактически освобождают свой внутренний рынок для экспорта готовых изделий из промышленно развитых стран.

    Пора, пора нам над этим задуматься.

    Четвертое: надо обеспечить мощный технологический рывок промышленности. Исключительная сложность проблемы усугубляется тем, что из-за санкций мы больше не можем закупать на Западе в требуемых объемах и номенклатурных позициях новейшее технологическое оборудование для ведущих отраслей экономики. Конечно, не все каналы еще перекрыты, и надо пользоваться услугами экспортеров, зарегистрированных в странах Таможенного союза. Многие товары и технологии можно приобрести у стран, не присоединившихся к антироссийским санкциям, прежде всего у наших партнеров по объединению БРИКС.

     Но главное – надо мобилизовать усилия собственных ученых и промышленников на результативное интеллектуальное творчество, создать «зеленую улицу» внедрению прогрессивных разработок в производство. Повышенное внимание здесь надо уделить нефтегазовой отрасли; она критически важна для наполняемости бюджета и находится под особым «санкционным прицелом». А ведь мы были мировыми лидерами в разработке традиционных технологий нефтегазодобычи и транспортировки углеводородов! Но за последние 15 лет хозяева вертикально интегрированных компаний, получив десятки миллиардов долларов прибыли, ничтожно мало вложили в разработку инновационных методов поиска, бурения и обслуживания скважин. Сможем наверстать?

     Сможем, если будет политическое решение и нашу многострадальную академическую науку перестанут перманентным реформированием доводить «до ручки». Палата разделяет озабоченность научной общественности в связи с недавним предложением Федерального агентства научных организаций запустить очередной виток преобразований, очередную грандиозную перестройку. А может, пора бы уже обратить реформаторский пыл на возрождение отраслевой науки, развитие инжиниринга?

    Пятое: где кадры взять? Нам нужно укрепить кадровый потенциал отечественной сферы НИОКР. По оценке Национального научного фонда США, доля высокотехнологичных производств и «знаниеёмких» услуг в ВВП развитых государств достигает 40 процентов. В России – лишь около 20! Ничего удивительного: у нас даже во время экономического роста количество исследователей устойчиво сокращалось. Есть основания опасаться, что упомянутый новый раунд оптимизации академической науки еще сильнее проредит их ряды. В структуре бюджета на ближайшие 3 года Минфин РФ планирует сокращение расходов на развитие науки и инноваций. Этого допустить нельзя!

    Не менее острой является проблема дефицита высококвалифицированных рабочих и работников среднего звена. Эксперты обоснованно предупреждают: можно вкладывать триллионы рублей в высокотехнологичные отрасли, но «Протоны» будут падать. Значительную часть средств надо вкладывать в человеческий капитал, чтобы обеспечить качество и эффективность производства.

    ТПП РФ полностью поддерживает намерение Правительства создать в этом году Агентство развития профессиональных обществ и рабочих кадров.

    Шестое: Китай поможет? Нам надо как-то возмещать уже сейчас потери в инвестициях и технологиях, возникшие из-за западных санкций. Многие посматривают на восток, в сторону Китая. Это правильно, тем более, что позиция официального Пекина - неприсоединение к западным санкциям против РФ, углубление двустороннего сотрудничества, готовность обеспечить потребности России в том числе в сфере высоких технологий. Только не надо зацикливаться на одной стране, хоть это и вторая экономика мира. Партнерство с фирмами и банками не только и Китая, но и, беря шире, Юго-Восточной Азии позволит в ближайшей, а тем более в среднесрочной перспективе свести к минимуму негативное влияние санкций. Более того, это шанс для наших высокотехнологичных компаний реально встроиться в наукоемкие цепочки и выйти на новые рынки. То есть сделать то, что у нас так и не получилось в Европе.

    Есть отечественные эксперты, считающие, что Китай будет и дальше следовать завету Дэн Сяопина: «Скрывать способности и ждать своего часа, дорожить временем и не претендовать на гегемонию». Но события последних месяцев позволяют, однако, говорить о явной корректировке политики Поднебесной.

    Во-первых, дисциплинированность, с которой страны Евросоюза присоединились к антироссийским санкциям, показали Пекину, что они контролируются США и вынуждены действовать даже вопреки своим экономическим интересам. В Пекине теперь еще полнее осознают риски для мировой китайской торговли и предпринимательства в случае создания Трансатлантической зоны свободной торговли, которая вместе с создающейся Транстихоокеанской зоной свободной торговли (в нее не приглашают Китай – вторую экономику мира) призвана сформировать сферу глобальной торговли, свободную от нежелательных Вашингтону экономик.

    Во-вторых, санкции, наложенные на Россию, открыли перед китайскими компаниями обширные ниши, до этого занятые европейскими и американскими конкурентами. Пекин готов к крупным инвестициям в России; этому способствует и решения Москвы снять гриф секретности с некоторых военных технологий, допустить китайские компании в крупные инфраструктурные проекты. Главное сейчас – увеличить, в соответствии с договоренностями Путина и Си Цзиньпина, число совместных проектов в высокотехнологичных отраслях науки и промышленности, прямо или косвенно способствующих замещению западного импорта.

    Компании Поднебесной в качестве прямых инвесторов и совладельцев допускаются к разработке крупнейших нефтегазовых месторождений в Восточной Сибири и на российском арктическом шельфе. С этим обстоятельством аналитики связывают острые и часто неадекватные заявления премьера Великобритании Дэвида Кэмерона в адрес России; дело в том, что сближение Пекина и Москвы затрагивает интересы и транснациональных игроков нефтегазового сектора, и финансовых структур Лондона, опасающихся вывода огромных капиталов российского происхождения из британских оффшоров в «китайские юрисдикции», включая Гонконг и Сингапур.

    Седьмое. Государство должно научиться тонко и умело сочетать административные рычаги и рыночное саморегулирование. Применительно к нашей стране важность реализации этого тезиса абсолютная; вот ярчайший пример из рыбной отрасли, которая должна была в срочном порядке восполнить нехватку продукции после запрета поставок рыбной продукции из ряда западных стран.

    Увы, оказалось, что основной объем дальневосточной рыбы уже продан до конца года прямо в море - по экспортным контрактам; на импортозамещение остались жалкие крохи. Отсюда и рост цен на морепродукты. Судя по отчету Счетной палаты РФ, около 42 процентов нашей рыбы экспортируется по договорам с оффшорными компаниями. Только на этом бюджет России ежегодно теряет 6 млрд.рублей (а еще 3 млрд. - из-за того, что наши рыболовецкие суда предпочитают обслуживаться в портах других стран).

    По мнению экспертов, единственный способ «вернуть» рыбу на родину – указать в договорах о закреплении квот, что определенная ее часть, допустим, половина улова, должна перерабатываться на территории РФ. Все прочие, сугубо рыночные методы, включая предоставление налоговых льгот и преференций, вряд ли радикально изменят ситуацию.

    Пока что «экспортная лихорадка» рыбодобывающих компаний не приносит никаких выгод федеральному и региональным бюджетам. Государство должно получать 15 процентов от ставки сбора за пользование водными биологическими ресурсами, но большинство ограничивается льготной частью ставки и беспрепятственно вывозит затем сырье за кордон. Остальные налоги бизнес обходит на формально законных основаниях, проводя сделки с оффшорами. То есть при экспорте необработанного сырья России, кроме копеечных налогов, не остается практически ничего.

    Если же рыба будет привозиться на наш берег, то увеличатся налоговые доходы, появятся рабочие места, оживут смежные отрасли. Для переработки 1 кг рыбы на берегу нужно в 4 раза больше работников, чем при переработке ее в море. Потому что на берегу 98 процентов сырья идет в дело, а на судне, как правило, кроме филе, все остальное выбрасывается.

    Лакмусовой бумажкой для оценки дееспособности государства является его способность влиять на ценообразование. У нас преобладает тенденция неуклонного роста цен и издержек производства. Причина – ничем не оправданная свобода монопольного и спекулятивного установления цен и тарифов. В итоге обрабатывающая промышленность, сельское хозяйство и другие отрасли, которые как раз и должны обеспечить импортозамещение, стали низкорентабельными или вовсе нерентабельными. Ничего подобного нет на Западе. Примером проведения осмысленной ценовой политики могут быть США; там после кризиса 1929-1933 гг. была создана государственная служба по мониторингу паритета цен на сельхозпродукцию, с одной стороны, и продукцию отраслей, производящих средства производства для фермеров, включая ГСМ, с другой стороны. Эта служба существовала до конца 1970-х годов, пока обстановка полностью не успокоилась.

    За последние десятилетия в России допущено столько нарушений ценового паритета, что перейти к ценам равновесия спроса и предложения (т.е. к рыночному саморегулированию) без предварительного радикального урегулирования цен силами государства уже не получится. Реализуемая нынче концепция роста тарифов на уровне прошлогодней инфляции не решает проблемы установления рыночных равноценных цен и тарифов. Этого недостаточно, чтобы добиться необходимого ценового перераспределение доходов и инвестиций в пользу обрабатывающих отраслей.

    Абсолютно логичной выглядит также идея принять дополнительные ограничения на поставку товаров иностранного происхождения в рамках госзаказа. Это даст преимущества российским производителям и поможет с импортозамещением.

    Мы тут не открываем Америку; во всем мире государственные и муниципальные деньги стараются отдавать отечественным фирмам, лишь бы это не выходило за рамки закона. Мы, что, хуже?

    Восьмое: когда заменим продовольственный импорт? Вот мнение председателя подмосковного совхоза имени Ленина, заместителя председателя Комитета ТПП РФ по агропромышленному комплексу Павла Грудинина: «Обещания убрать барьеры на пути крестьянина к покупателю я слышу постоянно, но за последние 20 лет ничего не изменилось. Сельское хозяйство в России – убыточный бизнес.

    Но наладить работу в нашем секторе не так уж сложно. Есть европейский и американский опыт: фермеры дотируются исключительно на федеральном уровне, сельхоз кредиты выдаются на 20 лет под 2-4 процента годовых, закупочные цены устанавливаются государством, и в итоге их фермеры – богатые люди, а качество мяса и овощей высокое.

    Западный опыт не нравится? Есть белорусский. Наш сосед за 25 лет стал крупнейшим производителем сельхозпродукции на постсоветском пространстве. На госуровне устанавливают справедливые закупочные цены, а дотации делаются так, чтобы крестьяне не потеряли экономический интерес к своему бизнесу. Государство обеспечивает фермеров дорогами, школами, строит агрогородки, чтобы закрепить людей на селе, но главное, повторюсь, обеспечивает полный сбыт продукции по справедливой, выгодной для фермеров цене.

    В Белоруссии нет Россельхозбанка или Росагролизинга – деньги получает непосредственно производитель. А у нас государственные деньги переводятся в эти надстроечные структуры. Это помощь не сельскому хозяйству, а банку, чтобы он мог содержать большие офисы и платить огромные зарплаты сотрудникам.

    У нас, мягко говоря, странная система софинансирования. Губернатор региона из своего дефицитного бюджета должен нас профинансировать, а тогда и федеральное правительство что-то добавит. Но у губернаторов едва хватает бюджета на учителей и врачей, сельскому хозяйству уже ничего не достается. А раз так, то, по принципу софинансирования, из профицитного федерального бюджета денег тоже не дают».

    Вывод Грудинина: «Нам надо кардинально менять аграрную политику в стране, а не решать отдельные проблемы».

    Под этими словами наверняка подпишутся не только работники российского АПК.

Автор: Александр Рыбаков

Источник: газета «Трибуна» от 8 октября 2014 года